Золотая роза рассказы

Золотая роза.
Первый рассказ

Я возвращался на пароходе по Припяти из местечка Чернобыль в Киев. Лето я прожил под Чернобылем, в запущенном имении отставного генерала Левковича. Мой классный наставник устроил меня в семью Левковича в качестве домашнего учителя. Я должен был подготовить генеральского сынка-балбеса к двум осенним переэкзаменовкам.

Старый помещичий дом стоял в низине. По вечерам курился вокруг холодный туман. Лягушки надрывались в окрестных болотах, и до головной боли пахло багульником.

Шалые сыновья Левковича били диких уток из ружей прямо с террасы во время вечернего чая.

Сам Левкович — тучный, сивоусый, злой, с вытаращенными черными глазами — весь день сидел на террасе в мягком кресле и задыхался от астмы. Изредка он хрипло кричал:

— Не семья, а шайка бездельников! Кабак! Всех выгоню к чертовой тетке! Лишу наследства!

Но никто не обращал внимания на его сиплые крики. Имением и домом заправляла его жена — «мадам Левкович» — еще не старая, игривая, но очень скупая женщина. Все лето она проходила в скрипучем корсете.

Кроме шелопаев сыновей, у Левковича была дочь — девушка лет двадцати. Звали ее «Жанна д`Арк». С утра до ночи она носилась верхом на бешеном караковом жеребце, сидя на нем по-мужски, и разыгрывала из себя демоническую женщину.

Она любила повторять, чаще всего совершенно бессмысленно, слово «презираю».

Когда меня знакомили с ней, она протянула мне с коня руку и, глядя в глаза, сказала:

Я не чаял, как вырваться из этой оголтелой семьи, и почувствовал огромное облегчение, когда наконец сел в телегу, на сено, покрытое рядном, и кучер Игнатий Лойола (в семье Левковичей всем давали исторические прозвища), а попросту Игнат, дернул за веревочные вожжи, и мы шагом поплелись в Чернобыль.

Тишина, стоявшая в низкорослом полесье, встретила нас, как только мы выехали за ворота усадьбы.

В Чернобыль мы притащились только к закату и заночевали на постоялом дворе. Пароход запаздывал.

Постоялый двор держал пожилой еврей по фамилии Кушер.

Он уложил меня спать в маленьком зальце с портретами предков — седобородых старцев в шелковых ермолках и старух в париках и черных кружевных шалях. У всех старух были слезящиеся глаза.

От кухонной лампочки воняло керосином. Как только я лег на высокую, душную перину, на меня изо всех щелей тучами двинулись клопы.

Я вскочил, поспешно оделся и вышел на крыльцо. Дом стоял у прибрежного песка. Тускло поблескивала Припять. На берегу штабелями лежали доски.

Я сел на скамейку на крыльце и поднял воротник гимназической шинели. Ночь была холодная. Меня знобило.

На ступеньках сидело двое незнакомых людей. В темноте я их не мог разглядеть. Один курил махорку, другой сидел сгорбившись и будто спал. Со двора слышался мощный храп Игнатия Лойолы, — он лег в телеге, на сене, и я теперь завидовал ему.

— Клопы? — спросил меня высоким голосом человек, куривший махорку.

Я узнал его по голосу. Это был низенький хмурый еврей в калошах на босу ногу. Когда мы с Игнатием Лойолой приехали, он отворил нам ворота во двор и потребовал за это десять копеек. Я дал ему гривенник. Кушер заметил это и закричал из окна:

— Марш с моего двора, голота! Тысячу раз тебе повторять!

Но человек в калошах даже не оглянулся на Кушера. Он подмигнул мне и сказал:

— Вы слышали? Каждый гривенник жжет ему руки. Таки он подохнет от жадности, попомните мое слово!

Когда я спросил Кушера, что это за человек, он неохотно ответил:

— А, Иоська! Помешанный. Ну, я понимаю — если тебе не с чего жить, то по крайности уважай людей. А не смотри на них, как царь Давид со своего трона.

— За тех клопов, — сказал мне Иоська, затягиваясь, и я увидел щетину у него на щеках, — вы еще заплатите Кушеру добавочные гроши. Раз человек пробивается до богатства, он ничем не побрезгует.

— Иося! — неожиданно сказал глухим и злым голосом сгорбленный человек. — За что ты загубил Христю? Второй год нету у меня сна.

— Это ж надо, Никифор, не иметь ни капли разума, чтобы говорить такие поганые слова!-сердито воскликнул Иося. — Я ее загубил?! Пойдите до вашего святого отца Михаила и спросите, кто ее загубил. Или до исправника Сухаренки.

— Доня моя! -сказал с отчаянием Никифор. — Закатилось мое солнце по-за болотами на веки вечные.

— Хватит! — прикрикнул на него Иося.

— Панихиду по ней отслужить — и то не позволяют! — не слушая Иосю, сказал Никифор. — Дойду в Киеве до самого митрополита. Не отстану, пока не помилует.

— Хватит! — повторил Иося. — За один ее волос я бы продал всю свою паршивую жизнь. А вы говорите!

Он вдруг заплакал, сдерживаясь и всхлипывая. Оттого, что он сдерживался, из горла у него вырывался слабый писк.

— Плачь, дурной, — спокойно, даже одобрительно сказал Никифор. — Кабы не то, что Христя тебя любила, мишуреса несчастного, я бы разом кончил с тобой. Взял бы грех на душу.

— Кончайте! — крикнул Иося. — Пожалуйста! Может, я того и хочу. Мне же лучше гнить в могиле.

— Дурной ты был и остался дурной, — печально ответил Никифор. — Вот ворочусь из Киева, тогда и кончу тебя, чтобы ты не травил мне сердце. Забедовал я совсем.

— А на кого вы хату покинули?-спросил Иося, перестав плакать.

— Ни на кого. Заколотил — и годи! Нужна мне теперь та хата, как мертвому понюшка!

Я слушал этот непонятный разговор. Над Припятью стеной подымался туман. Сырые доски пахли лекарственно и резко. По местечку нехотя брехал» собаки.

— Хоть бы знать, когда припрется та чертова макитра, тот пароход! — с досадой сказал Никифор. — Выпили бы мы, Иосиф, косушку. Оно бы на душе и полегчало. Да где ее теперь взять, косушку?

Я согрелся в шинели и задремал, прислонившись к стене.

Утром пароход не пришел. Кушер сказал, что он заночевал где-нибудь из-за тумана и беспокоиться нечего — все равно пароход простоит в Чернобыле несколько часов.

Я напился чаю. Игнатий Лойола уехал.

От скуки я пошел побродить по местечку. На главной улице были открыты лавчонки. Из них несло селедкой и стиральным мылом. В дверях парикмахерской с висевшей на одном костыле вывеской стоял в халате веснушчатый парикмахер и грыз семечки.

От нечего делать я зашел побриться. Парикмахер, вздыхая, намылил мне щеки холодной пеной и начал обычный в провинциальных парикмахерских деликатный допрос — кто я и зачем попал в это местечко.

Вдруг по дощатому тротуару мимо окна промчались, свистя и гримасничая, мальчишки, и знакомый голос Иоськи прокричал:

— Лазарь! — крикнул из-за дощатой перегородки женский голос. — Закрой на засов двери! Опять Иоська пьяный. Что ж это делается, боже мой!

Парикмахер закрыл дверь на засов и задернул занавеску.

— Как увидит кого в парикмахерской, — объяснил он со вздохом, -так сейчас же зайдет и будет петь, танцевать и плакать.

— А что с ним? — спросил я.

Но парикмахер не успел ответить. Из-за перегородки вышла молодая растрепанная женщина с удивленными, блестящими от волнения глазами.

— Слушайте, клиент! — сказала она. — Во-первых, здравствуйте! А во-вторых, Лазарь ничего не сообразит рассказать, потому что мужчины не в состоянии понять женское сердце. Что?! Не качай головой, Лазарь! Так слушайте и хорошо подумайте про то, что я вам скажу. Чтоб вы знали, на какой ад идет девушка от любви к молодым людям.

— Маня, — сказал парикмахер, — не увлекайся. Иоська кричал где-то уже в отдалении:

— Какой ужас! — сказала Маня. — И это Иоська! Тот Иоська, что должен был учиться на фельдшера в Киеве, сын Песи — самой доброй женщины в Чернобыле. Слава богу, она не дожила до такого позора, Вы понимаете, клиент, как надо женщине полюбить мужчину, чтобы пойти из-за него на пытку!

— Что ты такое говоришь, Маня! — воскликнул парикмахер. — Клиент же ничего от тебя не поймет.

— Была у нас ярмарка, — сказала Маня. — На ту ярмарку приехал вдовый лесник Никифор из-под Карпиловки со своей единственной дочерью Христей. Ох, если бы вы ее видели! Вы бы потеряли рассудок! Я вам скажу, — глаза были синие, как то небо, а косы светлые, будто она их мыла в золотой воде. А ласковая! А тонкая, как я не знаю что! Ну, Иоська увидел ее и потерял дар речи. Полюбил. Так в этом, я вам скажу, ничего удивительного я не нахожу. Сам царь, если бы ее встретил, тоже начал бы сохнуть. Удивительно то, что она его полюбила. Вы же его видели? Маленький, как тот мальчик, весь рыжий, голос пискливый, ничего не делает без причуд. Одним словом, кинула Христя отца и пришла до Иоськи в дом. Вы пойдите посмотрите этот дом! Полюбуйтесь! Козе в нем тесно жить, не то что им втроем. Одно только, что чисто. И что же вы скажете — Песя ее приняла, как королевскую принцессу. И Христя жила с Иоськой, как жена, и он был такой веселый, Иоська, — светился, как фонарь. А вы знаете, что это значит, когда еврей живет с православной? Их же нельзя повенчать. Все местечко закудахтало, как сто квочек. Тогда Иоська решил выкреститься и пошел в церковь до отца Михаила. А тот ему говорит: «Раньше следовало бы выкреститься, а потом портить христианскую девушку. Ты сделал навыворот, и теперь без разрешения митрополита я тебя, иерусалимский дворянин, не окрещу». Иоська обозвал его нехорошим словом и ушел. Тогда вмешался наш раввин, наш ребе. Он узнал, что Иоська ходил креститься, и проклял его за это в синагоге до десятого колена. А тут еще приехал Никифор, валялся в ногах у Христи, просил, чтобы вернулась домой. Так она только плакала и ни за что не вернулась. Ну, конечно, мальчишек кто-то подговорил. Они как увидят Христю, так и кричат: «Эй, Христя, кошерная! Хочешь кусочек трефного мяса?» И показывают ей дули. На улице все оглядываются, смотрят ей вслед, смеются. А другой раз кто-нибудь возьмет да и кинет ей в спину из-за забора кусок навоза. Весь дом тети Неси измазали дегтем, вы представляете?

— Ой, тетя Песя! — вздохнул парикмахер. — Это была женщина!

— Постой, дай рассказать! — прикрикнула на него Маня. — Раввин позвал до себя тетю Песю и сказал: «Вы развели блуд в своем доме, уважаемая Песя Израилевна. Вы преступили закон. За это я прокляну ваш дом, и Иегова покарает вас, как продажною женщину. Поимейте жалость к своей седой голове». Так вы знаете, что она ему ответила! «Вы не раввин, — сказала она. — Вы городовой! Люди любят друг друга, так какое ваше дело лезть до них со своими жирными от смальца лапами!» Плюнула и ушла. Тогда раввин и ее проклял в синагоге. Вот как у нас умеют мордовать людей. Только вы никому этого не передавайте. Все местечко только и жило, что этим делом. Наконец Иоську и Христю потребовал до себя исправник Сухаренко и сказал: «Тебя, Иоська, за кощунственное оскорбление иерея греко-российской церкви отца Михаила я отдаю под суд. И ты попробуешь у меня каторги. А Христю я силой верну отцу. Даю три дня на размышление. Вы мне взбаламутили весь уезд. Я за вас получу нагоняй от господина губернатора».

Тут же Сухаренко посадил Иоську в холодную, — говорил потом, что хотел только попугать. И что же случается, как вы думаете? Вы мне не поверите, но Христя умерла от горя. На нее было жалко смотреть. Прямо сердце останавливалось у добрых людей. Она плакала несколько дней, а потом у нее уже и слез не хватило, я глаза высохли, и она ничего не ела. Только просила, чтобы допустили ее до Иоськи. А в самый Иом-Кипур, в судный день, она как уснула вечером, так и не проснулась. И лежала такая белая и счастливая- должно быть, благодарила бога, что он взял ее от этой паскудной жизни. Зачем ей такая кара, что она полюбила того Иоську? Скажите же мне — зачем?! Нету разве других людей на свете? Иоську Сухаренко тут же выпустил, но он сделался совсем психический и с того дня начал пить и выпрашивать у людей на хлеб.

— Я б на его месте предпочел умереть, — сказал парикмахер. — Пустил бы себе пулю в лоб.

— Ой, какие вы храбрецы! — воскликнула Маня. — А как дойдет до дела, так будете обходить смерть за сто верст. Вы же не имеете понятия, как любовь может спалить до пепла женское сердце.

— Что женское, что мужское сердце, — ответил парикмахер и пожал плечами, — какая разница!

Из парикмахерской я пошел на постоялый двор. Ни Иоськи, ни Никифора там не было. Кушер сидел в потертом жилете у окна и пил чай. В комнате жужжали жирные мухи.

Маленький пароход пришел только к вечеру. Он простоял в Чернобыле до ночи. Мне дали место в салоне на облезлом клеенчатом диване.

Ночью опять нанесло туман. Пароход приткнулся носом к берегу. Так он простоял до позднего утра, пока туман не рассеялся. Никифора я на пароходе не нашел. Должно быть, он запил вместе с Иоськой.

Я так подробно рассказал об этом случае потому, что, вернувшись в Киев, тотчас сжег тетради с первыми ранними своими стихами. Без всякой жалости я смотрел, как превращались в пепел изысканные фразы и гибли без возврата «пенные хрустали», «сапфирные небеса», таверны и пляски гитан.

Отрезвление пришло сразу. Любовь, оказывается, сопровождалась не «томлением умирающих лилий», а комьями навоза. Его бросали в спину прекрасной любящей женщине.

Думая об этом, я вспомнил слова: «Ужасный век, ужасные сердца», — и решил написать свой первый, как я говорил себе, «настоящий рассказ» о судьбе Христи.

Я долго мучился над ним и не понимал, почему он выходит у меня вялым и бледным, несмотря на трагическое содержание. Потом я догадался. Во-первых, потому, что рассказ был написан с чужих слов, и, во-вторых, потому, что я увлекся любовью Христи и оставил в стороне изуверский быт местечка.

Я заново переписал рассказ. Меня самого удивляло, что в него никак «не ложились» изысканные и красивые слова. Он требовал правды и простоты.

Когда я принес этот свой первый рассказ в редакцию журнала, где раньше печатали мои стихи, редактор сказал:

— Зря тратили порох, молодой человек. Рассказ напечатать нельзя. За одного исправника нам пропишут кузькину мать. Но вообще рассказ сделан крепко. Принесите нам что-нибудь другое. И подписывайтесь, пожалуйста, только псевдонимом. Вы же гимназист. Вас за это выгонят из гимназии.

Я забрал рассказ и спрятал его. Только на следующую весну я достал его, прочел и понял еще одно обстоятельство: в рассказе не чувствовалось автора — ни его гнева, ни мыслей, ни преклонения перед любовью Христи.

Тогда я снова переделал рассказ и отнес его редактору — не для печатания, а для оценки.

Редактор прочел его при мне, встал, похлопал меня по плечу и сказал только одно слово:

Так впервые я убедился в том, что главное для писателя — это с наибольшей полнотой и щедростью выразить себя в любой вещи, даже в таком маленьком рассказе, и тем самым выразить свое время и свой народ. В этом выражении себя ничто не должно сдерживать писателя — ни ложный стыд перед читателями, ни страх повторить то, что уже было сказано (но по-иному) другими писателями, ни оглядка на критиков и редактора.

Во время работы надо забыть обо всем и писать как бы для себя или для самого дорогого человека на свете.

Нужно дать свободу своему внутреннему миру, открыть для него все шлюзы и вдруг с изумлением увидеть, что в твоем сознании заключено гораздо больше мыслей, чувств и поэтической силы, чем ты предполагал.

Творческий процесс в самом своем течении приобретает новые качества, усложняется и богатеет.

Это похоже на весну в природе. Солнечная теплота неизменна. Но она растапливает снег, нагревает воздух, почву и деревья. Земля наполняется шумом, плеском, игрой капель и талых вод — тысячами признаков весны, тогда как, повторяю, солнечная теплота остается неизменной.

Так и в творчестве. Сознание остается неизменным в своей сущности, но вызывает во время работы вихри, потоки, каскады новых мыслей и образов, ощущений и слов. Поэтому иногда человек сам удивляется тому, что написал.

Писателем может быть только тот, у кого есть что сказать людям нового, значительного и интересного, тот человек, который видит многое, чего остальные не замечают.

Что касается меня, то очень скоро я понял, что могу сказать до обидного мало. И что порыв к творчеству может так же легко угаснуть, как он и возник, если оставить его без пищи. Слишком небогат и узок был запас моих житейских наблюдений.

В то время книга стояла у меня над жизнью, а не жизнь над книгой. Нужно было наполнить себя жизнью до самых краев.

Поняв это, я совершенно бросил писать — на десять лет — и, как говорил Горький, «ушел в люди», начал скитаться по России, менять профессии и общаться с самыми разными людьми.

Но это не была искусственно созданная жизнь. Я не был профессиональным наблюдателем или сборщиком фактов.

Нет! Я просто жил, не стараясь хоть что-нибудь записывать или запоминать для будущих книг.

Я жил, работал, любил, страдал, надеялся, мечтал, зная только одно, — что рано или поздно, в зрелом возрасте или, может быть, даже в старости, но я начну писать, вовсе не оттого, что я поставил себе такую задачу, а потому, что этого требовало мое существо. И потому, что литература была для меня самым великолепным явлением в мире.

Константин Паустовский «Золотая роза»

Золотая роза

Повесть, 1955 год

Язык написания: русский

Перевод на вьетнамский: Ву Тхю Хьен (Bông Hồng Vàng), 1961 — 1 изд. Ким Ан (Bông Hồng Vàng), 1982 — 2 изд.

• Жанры/поджанры: Реализм
• Общие характеристики: Философское | Психологическое
• Место действия: Наш мир (Земля)( Россия/СССР/Русь )
• Время действия: 20 век
• Сюжетные ходы: Становление/взросление героя
• Линейность сюжета: Линейный с экскурсами
• Возраст читателя: Любой

Замечательная повесть о писательском труде, о рождении замысла книги. В повести также представлены необычные биографии любимых писателей автора.

Первая публикация первоначального варианта: журнал «Октябрь» № 9 и 10 за 1955 г.

В 1960-1961 гг. Паустовский пишет вторую часть книги, но работа идёт тяжело, вычитки перед друзьями он считает неудачными и писатель уничтожает часть первых глав второй книги, а в другие главы вносит значительные изменения и включает их в первую книгу (главы о Чехове, Блоке, Бунине, Олеше).

Впоследствии Галина Арбузова сообщает: «-Теперь, спустя много лет, мы расшифровали рукопись Паустовского — начало второй книги «Золотая роза» («расшифровали» — потому что Константин Георгиевич писал часто очень неразборчиво и обычно каждый написанный кусок торопился перепечатать на следующий же день, иначе потом уже и сам с трудом разбирал написанное накануне). ..то что мы прочитали, показалось настолько интересным, что решили это опубликовать».

Этот первоначальный вариант начала второй книги впервые опубликован в издании 1983 года изд-ва «Советский писатель» под названием «Непокой. Гостиница «Севастополь».

В произведение входит:

Обозначения: циклы романы повести графические произведения рассказы и пр.

Лингвистический анализ текста:

Приблизительно страниц: 191

Активный словарный запас: средний (2897 уникальных слов на 10000 слов текста)

Средняя длина предложения: 71 знак, что гораздо ниже среднего (81)

Доля диалогов в тексте: 14% — на редкость ниже среднего (37%)!

Издания на иностранных языках:

Доступность в электронном виде:

tarasovich09, 31 июля 2015 г.

Наверное, самая волшебная книга Константина Паустовского, кандидата на Нобелевскую премию. Она о том, как можно зорко видеть прекрасное и особенное в окружающем мире, как отбирать ценное из прожитой жизни и отображать его на бумаге, какие магические словесные сокровища можно использовать при создании произведения искусства. Она о том, как научиться писать книги.

Жизнь и книги — это как лепестки золотой розы, созданной когда-то парижским мусорщиком Жаном Шаметом.

Почему с увлечением читается «Золотая роза»? Она написана с вдохновением, свободно, блистательно, сочно, без привязок к фабуле и конкретным героям. И читать ее интересно потому, что самому автору очень интересно жить, видеть окружающий мир и людей и восхищаться ими. И отбирать самое ценное и прекрасное из жизни, как крупинки золотой пыли.

В книге есть явная отсылка к Диккенсу (история Жана Шамета и золотой розы, тут вспоминаются и «Лавка древностей» и «Наш общий друг», где также есть «золотой мусорщик»). Это лишь украшает книгу. Также писатель представил в книге самых любимых своих авторов.

Всем, кто любит прекрасное в жизни, кому интересно, как создаются книги, что есть замечательного в писательском труде — можно рекомендовать «Золотую розу» Паустовского.

Жаль только, что вторую часть «Золотой розы» сам автор посчитал неудачной и сжег. Сохранились только отдельные отрывки.

Kate5, 7 июля 2014 г.

Эта повесть основана на многолетних раздумьях художника над сложными проблемами психологии творчества и писательского труда. Словом, в этой повести писатель рассказывает о призыве к писательству, о трудных судьбах таких творческих личностей как: Ван Гог, Мультитатури и другие.

Kate5, 7 июля 2014 г.

Ещё ое рассказывает несколько историй, как писал свои рассказы. И начало книги, история солдата, также вовсе не случайно там оказалась.

Золотая роза рассказы

• ЖАНРЫ
• АВТОРЫ
• КНИГИ 561 263
• СЕРИИ
• ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 505 910

«Золотая роза» — удивительная по красоте и поэтичности книга замечательного русского писателя Константина Паустовского, в которой он раздумывает над природой искусства, приоткрывает перед читателем тайны писательского труда, делится своими впечатлениями о творчестве Александра Блока, Ивана Бунина, Виктора Гюго и других великих сочинителей. Тонкие поэтичные зарисовки, меткие наблюдения, мудрые размышления делают «Золотую розу» совершено уникальным произведением русской литературы.

Золотая роза

Драгоценная пыль

Мусорщик Жан Шамет убирает ремесленные мастерские в парижском предместье.

Служа солдатом во время мексиканской войны, Шамет заболел лихорадкой, и его отправили на родину. Полковой командир поручил Шамету отвезти во Францию свою восьмилетнюю дочь Сюзанну. Всю дорогу Шамет заботился о девочке, а Сюзанна охотно слушала его истории о золотой розе, приносящей счастье.

Однажды Шамет встречает молодую женщину, в которой узнаёт Сюзанну. Плача, она говорит Шамету, что ей изменил возлюбленный, и у неё нет теперь дома. Сюзанна селится у Шамета. Через пять дней она мирится с возлюбленным и уезжает.

Расставшись с Сюзанной, Шамет перестаёт выбрасывать из ювелирных мастерских сор, в котором всегда остаётся немного золотой пыли. Он строит маленькую веялку и перевеивает ювелирную пыль. Добытое за много дней золото Шамет отдаёт ювелиру для изготовления золотой розы.

Роза готова, но Шамет узнаёт, что Сюзанна уехала в Америку, и след её затерялся. Он бросает работу и заболевает. Никто не ухаживает за ним. Навещает его только ювелир, сделавший розу.

Вскоре Шамет умирает. Ювелир продаёт розу пожилому писателю и рассказывает ему историю Шамета. Роза представляется писателю прообразом творческой деятельности, в которой, «как из этих драгоценных пылинок, рождается живой поток литературы».

Надпись на валуне

Паустовский живёт в маленьком домике на Рижском взморье. Неподалёку лежит большой гранитный валун с надписью «В память всех, кто погиб и погибнет в море». Паустовский считает эту надпись хорошим эпиграфом к книге о писательском труде.

Писательство — призвание. Писатель стремится передать людям мысли и чувства, волнующие его самого. По велению зова своего времени и народа писатель может стать героем, вынести тяжёлые испытания.

Пример этому — судьба голландского писателя Эдуарда Деккера, известного под псевдонимом «Мультатули» (лат. «Многострадальный»). Служа правительственным чиновником на острове Ява, он защищал яванцев и встал на их сторону, когда они восстали. Мультатули умер, так и не дождавшись справедливости.

Столь же самоотверженно был предан своему делу и художник Винсент Ван-Гог. Он не был борцом, но внёс в сокровищницу будущего свои картины, воспевающие землю.

Цветы из стружек

Величайший дар, остающиеся нам от детства — поэтическое восприятие жизни. Человек, сохранивший этот дар, становится поэтом или писателем.

Во время своей бедной и горькой молодости Паустовский пишет стихи, но вскоре понимает, что его стихи — это мишура, цветы из раскрашенных стружек, и вместо них пишет свой первый рассказ.

Первый рассказ

Эту историю Паустовский узнаёт от жительницы Чернобыля.

Еврей Йоська влюбляется в красавицу Христу. Девушка тоже любит его — маленького, рыжего, с писклявым голосом. Христя переезжает в дом Йоськи и живёт с ним как жена.

Местечко начинает волноваться — еврей живёт с православной. Йоська решает выкреститься, но отец Михаил отказывает ему. Йоська уходит, обругав священника.

Узнав о решении Йоськи, раввин проклинает его семью. За оскорбление священника Йоська попадает в тюрьму. Христя умирает от горя. Исправник выпускает Йоську, но тот теряет рассудок и становится нищим.

Вернувшись в Киев, Паустовский пишет об этом свой первый рассказ, весной перечитывает его и понимает — в нём не чувствуется преклонения автора перед любовью Христы.

Паустовский считает, что запас его житейских наблюдений очень беден. Он бросает писать и десять лет скитается по России, меняет профессии и общается с самыми разными людьми.

Замысел — это молния. Он возникает в воображении, насыщенном мыслями, чувствами, памятью. Для появления замысла нужен толчок, которым может быть всё, происходящее вокруг нас.

Воплощение замысла — это ливень. Замысел развивается от постоянного соприкосновения с действительностью.

Вдохновение — это состояние душевного подъёма, сознания своей творческой силы. Тургенев называет вдохновение «приближением бога», а для Толстого «вдохновение состоит в том, что вдруг открывается то, что можно сделать. ».

Бунт героев

Планы своих будущих произведений составляют почти все писатели. Писать без плана могут писатели, обладающие даром импровизации.

Как правило, герои задуманного произведения сопротивляются плану. Лев Толстой писал, что его герои ему не подчиняются и поступают так, как им хочется. Всем писателям известна эта неподатливость героев.

История одной повести. Девонский известняк

1931 год. Паустовский снимает комнату в городе Ливны Орловской области. У хозяина дома жена и две дочери. Старшую, девятнадцатилетнюю Анфису, Паустовский встречает на берегу реки в обществе хилого и тихого светловолосого подростка. Выясняется, что Анфиса любит мальчика, больного туберкулёзом.

Однажды ночью Анфиса кончает с собой. Впервые Паустовский становится свидетелем безмерной женской любви, которая сильнее смерти.

Железнодорожный врач Мария Дмитриевна Шацкая приглашает Паустовского переехать к ней. Она живёт с матерью и братом, геологом Василием Шацким, сошедшим с ума в плену у басмачей Средней Азии. Василий постепенно привыкает к Паустовскому и начинает разговаривать. Шацкий интересный собеседник, но при малейшей усталости он начинает бредить. Его историю Паустовский описывает в «Кара-Бугазе».

Замысел повести появляется у Паустовского во время рассказов Шацкого о первых исследованиях Кара-Бугаского залива.

Изучение географических карт

В Москве Паустовский достаёт подробную карту Каспийского моря. В своём воображении писатель долго странствует по его берегам. Его отец не одобряет увлечения географическими картами — оно сулит много разочарований.

Привычка представлять себе разные места помогает Паустовскому правильно увидеть их в действительности. Поездки в Астраханскую степь и на Эмбу дают ему возможность написать книгу о Кара-Бугазе. Только небольшая часть собранного материала входит в повесть, но Паустовский не жалеет — это материал пригодится для новой книги.

Зарубки на сердце

Каждый день жизни оставляет в памяти и на сердце писателя свои зарубки. Хорошая память — одна из основ писательства.

Работая над рассказом «Телеграмма», Паустовский успевает полюбить старый дом, где живёт одинокая старушка Катерина Ивановна, дочь известного гравёра Пожалостина, за его тишину, запах берёзового дыма из печки, старые гравюры на стенах.

Катерина Ивановна, жившая с отцом в Париже, очень страдает от одиночества. Однажды она жалуется Паустовскому на свою одинокую старость, а через несколько дней сильно заболевает. Паустовский вызывает из Ленинграда дочь Катерины Ивановны, но она опаздывает на три дня и приезжает уже после похорон.

Далее Паустовский размышляет о богатстве русского языка, мечтает об издании различных толковых словарей и краткой книги о жизни замечательных людей.

Алмазный язык

Родник в мелколесье

Чудесные свойства и богатство русского языка открываются лишь тому, кто любит и знает свой народ, чувствует прелесть нашей земли. В русском языке есть много хороших слов и названий для всего, что существует в природе.

У нас есть книги знатоков природы и народного языка — Кайгородова, Пришвина, Горького, Аксакова, Лескова, Бунина, Алексея Толстого и многих других. Главный же источник языка — сам народ. Паустовский рассказывает о леснике, которого восхищает родство слов: родник, рождение, родина, народ, родня.

Язык и природа

В лето, проведённое Паустовским в лесах и лугах Средней России, писатель заново узнаёт много слов, известных ему, но далёких и непережитых.

Например, «дождевые» слова. Каждый вид дождя имеет в русском языке отдельное самобытное название. Спорый дождь льётся отвесно, сильно. Мелкий грибной дождь сыплет из низких туч, после него начинают буйно лезть грибы. Слепой дождь, идущий при солнце, народ называет «Царевна плачет».

Одно из прекрасных слов русского языка — слово «заря», а рядом слово «зарница».

Груды цветов и трав

Паустовский ловит рыбу в озере с высокими, крутыми берегами. Он сидит у самой воды в густых зарослях. Наверху, на заросшем цветами лугу, деревенские дети собирают щавель. Одна из девочек знает названия множества цветов и трав. Потом Паустовский узнаёт, что бабка девочки — лучшая в области травница.

Паустовский мечтает о новых словарях русского языка, в которых можно было бы собрать слова, имеющие отношение к природе; меткие местные слова; слова из разных профессий; мусорные и мёртвые слова, канцелярщину, засоряющую русский язык. Словари эти должны быть с объяснениями и примерами, чтобы их можно было читать как книги.

Эта работа не под силу одному человеку, ведь наша страна богата словами, описывающими всё разнообразие русской природы. Богата наша страна и местными диалектами, образными и благозвучными. Превосходна морская терминология и разговорный язык моряков, которые, как и язык людей многих других профессий, заслуживают отдельного исследования.

Случай в магазине Альшванга

Зима 1921 года. Паустовский живёт в Одессе, в бывшем магазине готового платья «Альшванг и компания». Он служит секретарём в газете «Моряк», где работает много молодых писателей. Из старых писателей часто заходит в редакцию только Андрей Соболь, всегда чем-то взволнованный человек.

Однажды Соболь приносит в «Моряк» свой рассказ, интересный и талантливый, но раздёрганный, спутанный. Предложить Соболю исправить рассказ никто не решается из-за его нервозности.

Корректор Благов за одну ночь исправляет рассказ, не изменив ни одного слова, а просто правильно расставив знаки препинания. Когда рассказ печатают, Соболь благодарит Благова за его мастерство.

Как будто пустяки

Свой добрый гений есть почти у каждого писателя. Паустовский считает своим вдохновителем Стендаля.

Есть множество незначительных на первый взгляд обстоятельств и навыков, помогающих писателям работать. Известно, что Пушкин лучше всего писал осенью, часто пропускал места, которые ему не давались, и возвращался к ним позже. Гайдар придумывал фразы, потом записывал их, потом опять придумывал.

Паустовский описывает особенности писательского труда Флобера, Бальзака, Льва Толстого, Достоевского, Чехова, Андерсена.

Старик в станционном буфете

Паустовский очень подробно рассказывает историю о бедном старике, у которого не было денег накормить свою собаку Пети. Однажды старик заходит в буфет, где молодые люди пьют пиво. Пети начинает выпрашивать у них бутерброд. Они кидают собаке кусок колбасы, оскорбляя при этом её хозяина. Старик запрещает Пети брать подачку и на последние гроши покупает её бутерброд, но буфетчица даёт ему два бутерброда — это её не разорит.

Писатель рассуждает об исчезновении подробностей из современной литературы. Подробность нужна, только если она характерна и тесно связана с интуицией. Хорошая подробность вызывает у читателя верное представление о человеке, событии или эпохе.

Белая ночь

Горький задумывает издать серию книг «История фабрик и заводов». Паустовский выбирает старинный завод в Петрозаводске. Он был основан Петром Первым для отливки пушек и якорей, потом изготовлял бронзовое литьё, а после революции — дорожные машины.

В петрозаводских архивах и библиотеке Паустовский находит много материала для книги, но ему никак не удаётся создать из разрозненных заметок единое целое. Паустовский решает уехать.

Перед отъездом он находит на заброшенном кладбище могилу, увенчанную сломанной колонной с надписью по-французски: «Шарль Евгений Лонсевиль, инженер артиллерии Великой армии Наполеона. ».

Материалы об этом человеке «скрепляют» собранные писателем данные. Участник Французской революции Шарль Лонсевиль был взят в плен казаками и сослан на Петрозаводский завод, где умер от горячки. Материал был мёртв, пока не появился человек, ставший героем повести «Судьба Шарля Лонсевиля».

Животворящее начало

Воображение — свойство человеческой натуры, создающее вымышленных людей и события. Воображение заполняет пустоты человеческой жизни. Сердце, воображение и разум — среда, где зарождается культура.

Воображение основано на памяти, а память — на действительности. Закон ассоциаций сортирует воспоминания, которые теснейшим образом участвуют в творчестве. Богатство ассоциаций свидетельствует о богатстве внутреннего мира писателя.

Ночной дилижанс

Паустовский планирует написать главу о силе воображения, но заменяет её рассказом об Андерсене, который едет из Венеции в Верону ночным дилижансом. Попутчицей Андерсена оказывается дама в тёмном плаще. Андерсен предлагает погасить фонарь — темнота помогает ему выдумывать разные истории и представлять себя, некрасивого и застенчивого, юным оживлённым красавцем.

Андерсен возвращается к действительности и видит, что дилижанс стоит, а возница торгуется с несколькими женщинами, которые просят их подвезти. Возница требует слишком много, и Адерсен приплачивает за женщин.

Через даму в плаще девушки пытаются узнать, кто им помог. Андерсен отвечает, что он предсказатель, умеет угадывать будущее и видеть в темноте. Он называет девушек красавицами и предсказывает каждой из них любовь и счастье. В благодарность девушки целуют Андерсена.

В Вероне дама, представившаяся Еленой Гвиччиоли, приглашает Андерсена в гости. При встрече Елена признаётся, что узнала в нём знаменитого сказочника, который в жизни боится сказок и любви. Она обещает помочь Андерсену, как только это потребуется.

Давно задуманная книга

Паустовский решает написать книгу-сборник коротких биографий, среди которых найдётся место и для нескольких рассказов о безвестных и забытых людях, бессребрениках и подвижниках. Один из них — речной капитан Оленин-Волгарь, человек с чрезвычайно насыщенной жизнью.

В этом сборнике Паустовский хочет упомянуть и о своём знакомом — директоре краеведческого музея в маленьком городке Средней России, которого писатель считает примером преданности делу, скромности и любви к своему краю.

Далее следуют заметки Паустовского о некоторых писателях из его списка.

Некоторые рассказы писателя и врача Чехова — образцовые психологические диагнозы. Жизнь Чехова поучительна. Много лет он по каплям выдавливал из себя раба — именно так Чехов говорил о себе. Паустовский хранит часть своего сердца в чеховском доме на Аутке.

Александр Блок

В ранних малоизвестных стихах Блока есть строчка, вызывающая в памяти всю прелесть туманной юности: «Весна моей мечты далёкой. ». Это озарение. Из таких озарений состоит весь Блок.

Ги де Мопассан

Творческая жизнь Мопассана стремительна, как метеор Беспощадный наблюдатель человеческого зла, к концу жизни он склонялся к прославлению любви-страдания и любви-радости.

В последние часы Мопассану казалось, что его мозг изъеден какой-то ядовитой солью. Он сожалел о чувствах, которые отверг в своей торопливой и утомительной жизни.

Максим Горький

Для Паустовского Горький — вся Россия. Как нельзя представить Россию без Волги, так нельзя подумать, что в ней нет Горького. Он любил и досконально знал Россию. Горький открывал таланты и определял эпоху. От таких людей, как Горький, можно начинать летоисчисление.

Виктор Гюго

Гюго, неистовый, бурный человек, преувеличивал всё, что видел в жизни и о чём писал. Он был рыцарем свободы, её глашатаем и вестником. Гюго внушил многим писателям любовь к Парижу, и за это они благодарны ему.

Михаил Пришвин

Пришвин родился в старинном городе Ельце. Природа вокруг Ельца очень русская, простая и небогатая. В этом её свойстве лежит основа писательской зоркости Пришвина, секрет пришвинского обаяния и колдовства.

Александр Грин

Паустовский удивлён биографией Грина, его тяжкой жизнью отщепенца и неприкаянного бродяги. Непонятно, как этот замкнутый и страдающий от невзгод человек сохранил великий дар мощного и чистого воображения, веру в человека. Поэма в прозе «Алые паруса» причислила его к замечательным писателям, ищущим совершенства.

Эдуард Багрицкий

В рассказах Багрицкого о себе столько небылиц, что порой невозможно отличить истину от легенды. Выдумки Багрицкого — характерная часть его биографии. Он сам искренне верил в них.

Багрицкий писал великолепные стихи. Он умер рано, так и не взяв «ещё несколько трудных вершин поэзии».

Искусство видеть мир

Знание смежных с искусством областей — поэзии, живописи, архитектуры, скульптуры и музыки — обогащает внутренний мир писателя, придаёт особую выразительность его прозе.

Живопись помогает прозаику увидеть краски и свет. Художник часто замечает то, чего писатели не видят. Паустовский впервые видит всё разнообразие красок русского ненастья благодаря картине Левитана «Над вечным покоем».

Совершенство классических архитектурных форм не даст писателю составить тяжеловесную композицию.

У талантливой прозы свой ритм, зависящий от, чувства языка и хорошего «писательского слуха», который связан со слухом музыкальным.

Больше всего обогащает язык прозаика поэзия. Лев Толстой писал, что никогда не поймёт, где граница между прозой и поэзией. Владимир Одоевский назвал поэзию предвестником «того состояния человечества, когда оно перестанет достигать и начнёт пользоваться достигнутым».

В кузове грузовой машины

1941 год. Паустовский едет в кузове грузовика, прячась от налётов немецкой авиации. Попутчик спрашивает писателя, о чём он думает во время опасности. Паустовский отвечает — о природе.

Природа будет действовать на нас со всей силой, когда наше душевное состояние, любовь, радость или печаль придут в полное соответствие с ней. Природу надо любить, и эта любовь найдёт верные пути, чтобы выразить себя с наибольшей силой.

Напутствие самому себе

Паустовский заканчивает первую книгу своих заметок о писательском труде, понимая, что работа не закончена и осталось множество тем, о которых нужно написать.